Вена — это венский шницель, яблочная газировка (оно же газированный яблочный сок, оно же яблочный сок с содовой) и Апероль Шприц на белом вине.
Правда, насчет последнего я не верю папе, что это только их самодеятельность, а газировка распространена ещё в Германии (частично по крайней мере), но вот чтобы где-то ещё, кроме этих стран, такой напиток — apfelsaft gespritzt он называется — был распространен на уровне кока-колы, и подавался в любом заведении — такого я не встречала. А оно вкусно. Теперь скучаю.
Ещё Вена — это массивность во всем. Огромные пространства — редкость для Европы, где обычно все понатыкано очень густо — масштабные здания, соответствующая архитектура прилагается.
И с балкона на крыше отеля эти здания кажутся детально выполненными домиками-декорациями к какому-то спектаклю — вот как миниатюрные домики, на которых сидят актеры во втором акте новомодных постановок «Богемы» Пуччини (эту и другие постановки показывают на большом экране перед Ратушей — этим летом в Вене проходит очередной т.н. фильмовый фестиваль).
Вена чуточку слишком помпезна. Я бы сказала, что она скучает по былому величию, но похоже, что беспокойство на тему собственного величия — проблема Габсбургов ещё века этак с XV-го, и каждый раз, когда им становилось неспокойно, они заказывали очередной набор очень богато украшенных подсвечников, или придумывали себе новый титул. Так что спокойного чувства собственного достоинства там и не было, чтобы потеряться в век заработка на туризме.
Дворец Шёнбрунн красив, а ещё замечателен тем, что заметно, что там все-таки жили люди, и любили это место. Ещё мы очень весело побродили по парковому лабиринту — и честно решили в итоге! — а в самом парке наблюдали непуганных белок. Причем белки так весело бегали, что казалось, то даже они танцуют. (Даже тут употреблено потому, что в Вене действительно танцуют. Может и по-выходным, но массово, и видели бы, как оно изящно выходит.)
А пока мы карабкались по парковому склону на смотровую площадку, я слушала симфонию №40 Моцарта и думала о Гриндевальде. Не спрашивайте, почему, но занятное сочетание, особенно вместе с парком.
На площади Ратуши, как я уже помянула, т.н. film festival, — и к экрану, сами понимаете, прилагаются стулья и ларьки с едой и питьем, все в количестве, — но по сути там показывают записи опер и балетов (хотя однажды в концертный день мне повезло на концерт 2Cellos, с тех пор я слушаю их инструментальную версию Resistance, кавер Muse). И вот если мне три года назад постановка «Кармен» показалась странноватой — то это я ещё не знала, что бывает.
Про домики-декорации Латинского квартала, на которых сидели герои, и которые как бы олицетворяли место действия, я уже упоминала, добавим туда вагончик с хот-догами на сцене и карту Парижа а-ля Google-map в качестве задника. Но это ещё ничего.
Добила меня постановка «Гибели Богов» Вагнера.
Гунтер и Хаген (ну и Гутруна не отстает) в первом действии облачены в докторские халаты, укращенные японскими иероглифами и значками йены и евро, и больше всего напоминают сумасшедших ученых-заговорщиков, а место действия — какую-то лабораторию. Прилетевший к ним Зигфрид поначалу похож по облачению на мифологического героя, которым ему полагается быть, но, обращенный в их веру, переодевается в костюм-тройку, надевает очки и приглаживает волосы, после чего образ сумасшедшего (и в скором времени несколько пьяного) ученого-заговорщика подходит и ему.
Само произведение, конечно, категорически бетанское (Вагнер, видимо, очень любит эту квадру а ещё сильных женщин — какая там Брунгильда ), но извивающиеся дамы в аквариумах (дочери Рейна) и каскадеры, висящие в воздухе в количестве (олицетворяя языки пламени) добавляют новые краски в классическое произведение. Как вы понимаете, под все это творчество солисты поют канонические арии, в точности по либретто.
Вот такой постмодерн.
А в последний день, когда вечером уже надо было лететь в Лондон, я добралась до музея музыкальных инструментов (перед этим походив в эфесскому музею, в котором находится пара обломков храма Артемиды, и по музею доспехов — да-да, у доспехов в свое время тоже было понятие моды, и менялась мода так же быстро, как у остальной одежды, и было свое haute couture). Причем сначала я понаслаждалась тишиной и отсутствием других посетителей, — в такой обстановке приятнее всего слушать записи игры на редких старинных инструментах — а потом посетителей нагрянуло много разом, и я случайно оказалась участником экскурсии для студентов консерватории. Им давали играть на инструментах эпохи Гайдна, Моцарта и Бетховена (а в случае Шумана вообще был тот-самый рояль, которому полтора века, но который вполне уже современный), а мне повезло это послушать.
И если в чем-то мне и помогла убедиться эта поездка, так это в том, что Вена — один из любимых моих европейских городов.
Я ещё туда вернусь.