Снежка, С Днем Рождения!

[Eleonore]

Снежка, солнышко, прости меня, что с опозданием — никогда я не успеваю вовремя — но поздравляю тебя с прошедшим Днем Рождения и желаю тебе всего самого лучшего! Здоровья тебе и твоим близким людям, счастья и радости, вдохновения и новых интересных открытий, новых знакомств и времени, чтобы его проводить со старыми друзьями и семьей)))))) Всего самого-самого!

А в подарок я-таки отважилась написать тебе драббл про Руппи, и... не вели казнить, вели миловать, что получилось. Но я честно старалась...
Да, и там все равно вышло много Олафа. Зато ПОВ Руппи)

Название: Всему свое время, всему свое место
Персонажи: Руперт фок Фельсенбург, Олаф Кальдмеер
Жанр: джен
Дисклеймер: Все права у Веры Викторовны.
Примечание: Это добрый пост-канонный драббл в подарок snou_white.

В порту Метхенберг резвился ветер. Он приходил с моря и нёс собой холодную свежесть вместе с солёным привкусом морских глубин. Он разочарованно пролетал мимо голых мачт пришвартованных кораблей, радостно дул в паруса входящих и выходящих из бухты.
В порту сновали люди: они торопливо ходили по широким и узким дорожкам, поднимались и спускались по трапам, обменивались приветствиями, смеялись и бранились — куда ж без этого.
Простая и прозаичная повседневность, к которой он давно привык, вот только сегодня она неожиданно раскрашивалась яркими цветами и поэтическими оттенками, он обнаруживал ранее остававшиеся незамеченными маленькие детали.
Потому что сегодня внезапно, маяком на горизонте, возникла мысль, что со всем этим ему скоро придётся расстаться.
Из Эйнрехта прислали письмо, уведомляющее адъютанта адмирала цур зее, что ему надлежит вернуться в столицу и начать своё обучение при дворе, где его ждала должность одного из помощников в канцелярии с грядущим повышением — его семья желала видеть Руперта фок Фельсенбурга в будущем на должности канцлера.
Он, конечно, ответит отказом. Он сделал свой выбор давно и навсегда — когда решил всё поставить на карту, чтобы спасти от несправедливой расправы одного человека, которого уважал и которому присягнул служить. Он выбрал море, а не сушу, армию, а не политику, честность и справедливость, а не подковёрные интриги...
И всё же придётся потратить немало времени на объяснение, а пока подобная возможность висела в воздухе и давила на него своей неопределённостью. И они наверняка прислали Олафу письмо, требующее освободить его адъютанта от его должности.
Потому с адмиралом цур зее нужно поговорить в первую очередь.

Знакомые тихие переулки, уютные деревянные ставни домов. Этот город-порт простой, лишённый надменной изысканности — и вычурности — столичных особняков, здесь живут простые и не выдающиеся люди, которые умеют веселиться, смеяться и говорить начистоту.
Вот и небольшое, ничем особо не отличающееся от соседей строение, лишь только на двери вырезан маяк, а флюгер на крыше — в виде подзорной трубы. Сегодня Олафа Кальдмеера можно было застать дома — у него уже несколько лет, как есть свой дом в Метхенберге.
Он постучался в дверь, и ему почти сразу же открыл сам хозяин, который так и не научился нанимать слуг, говоря, что сыну оружейника привычно всё делать самому. Эта быстрота свидетельствовала, что его ждали — значит, он уже получил письмо и не потребуется лишних объяснений.
— Здравствуй, Руппи, — обратился нему Олаф, совсем не так, как адмиралу должно было бы обратиться к своему адъютанту, но сейчас он просто гость, — проходи.
Небольшая, уютная комната, мягкие кресла. На стенах — карты Устричного и Полночного морей, ещё больше их и толстых фолиантов по морскому делу — в больших книжных шкафах у стен.
Руппи никогда не любил медлить или увиливать от темы, потому начал с главного, сразу и напрямик.
— Я не уеду. Я выбрал море и я останусь здесь, во флоте, останусь вашим адъютантом...
Олаф в ответ мягко покачал головой, и Руппи сразу стало не по себе. Что это означает?
— Боюсь, ты не сможешь долго оставаться моим адъютантом, Руппи, — спокойно сказал его адмирал.
— Что это зна... — начал Руппи, а в сознании уже проскользнула ужасная мысль. Неужели они посмели?..
— Они не могли приказать вам освободить меня от должности! Они не могли, — продолжил он, когда Олаф вновь движением головы отверг его предположение, — лишить вас адмиральства из-за этого!
Олаф в ответ только посмотрел на него внимательно — и, к удивлению Руппи, чуть улыбнулся, той мягкой доброй улыбкой, что так редко появлялась на его лице.
— Они не отправляли меня в отставку. Но совсем скоро этого попрошу я сам.
Что?!. Руппи потрясённо уставился на человека, который... который вновь хотел отказаться от своей должности? Ведь не один год прошёл, он надеялся, что это осталось позади, неужели...
— Вы всё ещё, всё ещё не можете себе простить того, что случилось на Изломе? — воскликнул он.
И опять его адмирал покачал головой.
— Нет, Руперт, я же говорил, что та история осталась в прошлом. Его не забывают, но... я разобрался, как с этим жить дальше. За эти три года я сумел восстановить флот, собрать новые корабли. Но есть то, чего всё ещё не хватает, и что восстановить куда сложнее, чем высечь из дерева борты и мачты. Людей, чтобы вести эти корабли. В том бою Дриксен потеряла очень много талантливых моряков, а тем, кому теперь предстоит занять их места — на этой земле люди рождаются моряками, — не хватает сейчас знаний и опыта. Этим я и собираюсь заняться. Мне предложили пост руководителя морской академии, и я приму его.
— Но у Дриксен нет другого адмирала, кроме вас! — не выдержал Руппи. Ведь никто, никто кроме него...
— Молодой Георг фок Шнееталь, племянник Адольфа, — объяснил Олаф. — Он один из тех, кто остался в Дриксен тогда... помню, он очень рвался участвовать, но было решено оставить несколько сторожевых кораблей. Ему повезло пережить и смуту при Фридрихе — говорят, его удерживали дома, и я благодарен его семье за это — и теперь он уже год, как является вице-адмиралом... Он достоин своего дяди, и я буду спокоен, сдавая ему командование.
Руперт помнил светловолосого, голубоглазого человека лет тридцати пяти, всегда широко и душевно улыбающегося, умеющего задавать подчинённым правильные вопросы и отдавать разумные приказания. Конечно, никто не справится лучше Олафа... но ему с неохотой приходилось признать, что у этого человека был шанс.
— Но всё же... Я... я не хочу уезжать. Не хочу оставлять этот город, не хочу оставлять... вас — ему удалось это сказать, как бы это ни было сложно! — не хочу оставлять... море.
Внезапно он почувствовал, что в последнем аргументе было больше смысла, чем ему показалось в начале. Волны, бушующие и рассекаемые волнорезом, или мелкие, что легко разбивались о кромку причала, ветер, что свободно гулял по огромным просторам, шуршал в парусах и свистел в ушах... и это тоже, тоже не хотелось оставлять ради города, лишённого великолепия бескрайней свободы.
— Руперт, ты любишь море? — внезапно спросил у него Олаф. Руппи не ждал вопроса, ведь ответ был очевиден.
— Очень, — признался он.
— И оно тебя любит. Я это понял, когда мы плавали с господином Клюгкатером. И ещё я понял, что если море тебя полюбило, то это навсегда. Если только ты его не обидишь. Провинишься перед ним — и оно сменит милость на гнев, тут не сомневайся. Но время... время оно прощает. Потому... оно никуда не денется, если даже ты уедешь. Оно будет ждать, — объяснил ему человек, всю жизнь свою посвятивший морю. — И я, кстати, тоже, — добавил он невзначай, будто мелкую и не достойную внимания деталь.
— Но... но вот так взять и уехать? Я не хочу, мне проще здесь, чем...
— Не всегда стоит выбирать самый лёгкий путь, Руппи, — ответил Олаф. — Это древняя истина, но от того не становится менее верной. Я спрашивал Канмахера и остальных. Я все еще жив, и этой жизнью обязан тебе, но то, что ты совершил тогда, было не только дерзко, опасно и практически безумно — это удалось, потому что у тебя есть талант к управлению. Ты поставил цель, ты нашел нужные решения, обыскал надежных людей и провел операцию, осознавая свое место, но при этом отвечая за весь план. Если у этой страны будет такой канцлер, не повторится того, что случилось на Изломе. Адмирал цур зее отвечает за свой флот, канцлер — за всю страну. И я верю, что ты справишься. А сейчас тебя ждет Эйнрехт, а меня — академия.
— Но я еще обязательно вернусь! — Руппи почти выкрикнул это — так страшно было представить, что эти слова не исполнятся...
— Вернешься, — согласился с ним Олаф Кальдмеер. — Просто всему свое время и всему свое место.
И второй раз за недолгий разговор улыбнулся своему адъютанту.