Don't waste your time or time will waste you. (c)
Про Ричарда, на фик Марикьяре «Спасай себя». Меня глючит, я не могу про это не написать.
И мне так в это верится... и страшно нарушить эту иллюзию... но может кто-то ещё готов в это поверить?
читать дальшеРичард стучится в дверь.
— Эр Рокэ!
Ответа нет, он машинально хватается за ручку — и, к его удивлению, дверь, обычно закрытая в отсутствие хозяина, легко отворяется.
Дикона охватывает неудержимое желание войти. Он не мог удержаться от того, чтобы попытаться найти в кабинете эра что-то, что герцог Алва не собирался показывать оруженосцу в своём присутствии. Быть может, у человека, который всегда едко проходится по его, Дикона, слабостям, найдутся свои? Всего на минуту, а потом уйдёт — и никто не узнает...
В кабинете царит «творческий беспорядок», видимо, Алва не даёт слугам распоряжаться в своём кабинете. На столе — куча бумаг, приказы, доклады, прошения...
Но его привлекает листок, что лежит поверх всего этого. Пожьелтевший, на нём видны линии, по которым его когда-то сгибали, хоть его и пытались распрямить позднее. Неровные строки и почерк, кажущийся смутно знакомым. Дикон подходит ближе, читает:
«Здравствуй, Рокэ.
Нет, я не сошел с ума, как ты предположил. И ничего тяжелого мне на голову не падало. И я не был пьян, отправляя предыдущее письмо. Это не шутка. Я действительно женюсь на Мирабелле Карлион...
Что это?... Что это значит? Мирабелла Карлион, его мать? Но тогда...
Дикон пробегает письмо глазами, и последние сомнения исчезают вместе с подписью.
Храни тебя Создатель.
Эгмонт»
Дикон перечитывает строчки снова и снова, не в силах понять их смысл.
Там говорится об Айрис, Дик сначала не понимает, о чём речь, но потом в памяти всплывают слова, однажды брошенные одной служанкой, которую матушка прогнала ни за что... Она говорила что-то про ревность и про Айрис Хейл, только матушка даже не дала ей закончить, приказав убираться прочь.
Но слова письма всё не укладываются в голове. Его мир переворачивается с ног на голову — всего лишь шестнадцатью неровными строчками, написанными, как он уже понял, рукой его отца — он не может не узнать его почерк, он видел его много раз в других письмах.
Как? Как отец мог обращаться к потомку предателя, как к другу, и называть ызаргом эра Августа, как мог признаваться в собственной... слабости?!
Ему кажется, что земля уходит у него из-под ног, он вынужден опереться рукой на стол. Он поднимает листок и подносит ближе, будто надеясь, что так безумные строки изменят свой смысл. Чуда не происходит — но он замечает под первым листком ещё один, и ещё...
Он читает письма одно за другим. Четыре письма — где всё иначе, где всё по-другому, нежели ему твердили всю его сознательную жизнь.
Где его отец, герой и почти святой борец за возрождение Великой Талигойи — всего лишь слабый человек, окружённый паутиной лжи, а предатель и убийца Рокэ Алва — его единственный друг, последний, к кому он может обратиться, чтобы рассказать правду.
Как это может быть? Это невозможно! Не должно быть правдой! Не может! Иначе...
— Юноша?
Дикон вздрагивает, как от удара. Подымает взгляд — и видит в дверном проёме герцога Алву. Где-то на задворках сознания всплывает мысль, в какой сложной ситуации он оказался, будучи пойманным за чтением бумаг в кабинете своего эра — но сейчас это кажется таким далёким...
Видимо, это ясно из его взгляда, раз Алва молча входит внутрь, подходит к столу и продолжает:
— Юноша, в таких случаях полагается по крайней мере выглядеть смущённым и раскаивающимся, но никак не удивлённым. Ну, что из моих ужасных деяний сумело вас так поразить?
Его взгляд падает на листок в руках Дикона — а Ричард смотрит на него, и успевает заметить, что на какую-то долю мгновения выражение лица Алвы изменилось, растеряв свою насмешливость. Или ему только показалось?
Тон, которым Алва произносит следующую фразу, возвращает его в реальность со знакомым ему язвительным эром:
— И что же, юноша, теперь вы собираетесь спросить меня, правда ли это, ожидая в ответ трагичную историю в стиле Дидериха?
— Это не может быть правдой! — конечно, ему показалось. И он не будет спрашивать! Хотя минуту назад так хотелось...
— Ну, разумеется, не может. Это всего лишь выдумка и подделка. Не стоит забивать ей голову истинного Человека Чести. Это будет вам уроком, что не следует читать чужих писем — они потому и не ваши, что вам не предназначаются.
— А кому тогда они предназначаются? — бросает Ричард. Если эти письма написаны от имени его отца, он имеет право знать!
— А это, юноша, не ваше дело, — резко обрывает его Алва. Даже слишком резко, таким видеть эра Дикону доводилось нечасто.
И потому ясно, что сейчас Алва продолжать разговор не намерен, и стоит убраться подобру поздорову.
Ричард молча проходит мимо Первого Маршала, собираясь уйти. На полпути к двери его окликает холодный голос:
— Соблаговолите вернуть мне моё письмо.
И Дик понимает, что всё ещё держит в руках последний листок. Он ещё раз рассеяно глядит на пожелтевшую бумагу.
И у меня есть последняя просьба.
Ты помнишь о моих детях. И, наверняка, постараешься их спасти. Не делай этого, прошу тебя! Им не помочь — они будут воспитаны среди грязи, подлости и лжи. Их обманут, им зашорят глаза, из них постараются вырастить мстителей...
И ведь он готов поклясться, что знает этот почерк.
— Но это письмо моего отца, — растерянно вырывается у него.
И он снова вздрагивает от злой усмешки на лице Рокэ Алвы. Сейчас, стоя у стола и глядя на него холодными синими глазами, он, пожалуй, действительно являет собой воплощение зла.
— Герцог Окделл, потрудитесь быть последовательным. Если это письмо было бы действительно написано вашим отцом, Эгмонтом Окделлом, то это означало бы, что и написанное в нём является правдой. Так как признать этого вы не можете, вам остаётся пребывать в уверенности, что это наглая подделка, произведённая по моему указанию. И она, разумеется, была сделана с определённой целью, а потому прошу её мне вернуть.
Как он так может?
— Я не позволю вам использовать имя моего отца для ваших грязных целей! Я... я уничтожу это письмо!
— Что ж, тогда вперёд, действуйте. Мне ничего не будет стоить изготовить новое. Давайте же!
Ричард сжимает листок пальцами, намереваясь разорвать его на кусочки — и уничтожить хотя бы это, одно, порочащее его отца письмо — но в последний миг замирает. И понимает, что не может этого сделать. Не может сам разорвать письмо, которое так предательски похоже на то, что могло быть написано его отцом. Не может! Взгляд падает на камин — и этот вариант тоже оказывается отброшен.
Несколько мгновений он стоит посреди комнаты, борясь с противоречивыми чувствами, не в силах решить, что же делать — а потом резко подходит обратно к столу, со злостью бросает на него письмо и так же резко выходит из комнаты.
Как бы чудовищно это не звучало… Рокэ, если ты уверишься в том, что они действительно безнадежны - пройди мимо. Спасай себя, Ворон! Прошу, ради памяти обо мне, ради всего святого, ради нашей искалеченной дружбы - спасай себя!
И мне так в это верится... и страшно нарушить эту иллюзию... но может кто-то ещё готов в это поверить?
читать дальшеРичард стучится в дверь.
— Эр Рокэ!
Ответа нет, он машинально хватается за ручку — и, к его удивлению, дверь, обычно закрытая в отсутствие хозяина, легко отворяется.
Дикона охватывает неудержимое желание войти. Он не мог удержаться от того, чтобы попытаться найти в кабинете эра что-то, что герцог Алва не собирался показывать оруженосцу в своём присутствии. Быть может, у человека, который всегда едко проходится по его, Дикона, слабостям, найдутся свои? Всего на минуту, а потом уйдёт — и никто не узнает...
В кабинете царит «творческий беспорядок», видимо, Алва не даёт слугам распоряжаться в своём кабинете. На столе — куча бумаг, приказы, доклады, прошения...
Но его привлекает листок, что лежит поверх всего этого. Пожьелтевший, на нём видны линии, по которым его когда-то сгибали, хоть его и пытались распрямить позднее. Неровные строки и почерк, кажущийся смутно знакомым. Дикон подходит ближе, читает:
«Здравствуй, Рокэ.
Нет, я не сошел с ума, как ты предположил. И ничего тяжелого мне на голову не падало. И я не был пьян, отправляя предыдущее письмо. Это не шутка. Я действительно женюсь на Мирабелле Карлион...
Что это?... Что это значит? Мирабелла Карлион, его мать? Но тогда...
Дикон пробегает письмо глазами, и последние сомнения исчезают вместе с подписью.
Храни тебя Создатель.
Эгмонт»
Дикон перечитывает строчки снова и снова, не в силах понять их смысл.
Там говорится об Айрис, Дик сначала не понимает, о чём речь, но потом в памяти всплывают слова, однажды брошенные одной служанкой, которую матушка прогнала ни за что... Она говорила что-то про ревность и про Айрис Хейл, только матушка даже не дала ей закончить, приказав убираться прочь.
Но слова письма всё не укладываются в голове. Его мир переворачивается с ног на голову — всего лишь шестнадцатью неровными строчками, написанными, как он уже понял, рукой его отца — он не может не узнать его почерк, он видел его много раз в других письмах.
Как? Как отец мог обращаться к потомку предателя, как к другу, и называть ызаргом эра Августа, как мог признаваться в собственной... слабости?!
Ему кажется, что земля уходит у него из-под ног, он вынужден опереться рукой на стол. Он поднимает листок и подносит ближе, будто надеясь, что так безумные строки изменят свой смысл. Чуда не происходит — но он замечает под первым листком ещё один, и ещё...
Он читает письма одно за другим. Четыре письма — где всё иначе, где всё по-другому, нежели ему твердили всю его сознательную жизнь.
Где его отец, герой и почти святой борец за возрождение Великой Талигойи — всего лишь слабый человек, окружённый паутиной лжи, а предатель и убийца Рокэ Алва — его единственный друг, последний, к кому он может обратиться, чтобы рассказать правду.
Как это может быть? Это невозможно! Не должно быть правдой! Не может! Иначе...
— Юноша?
Дикон вздрагивает, как от удара. Подымает взгляд — и видит в дверном проёме герцога Алву. Где-то на задворках сознания всплывает мысль, в какой сложной ситуации он оказался, будучи пойманным за чтением бумаг в кабинете своего эра — но сейчас это кажется таким далёким...
Видимо, это ясно из его взгляда, раз Алва молча входит внутрь, подходит к столу и продолжает:
— Юноша, в таких случаях полагается по крайней мере выглядеть смущённым и раскаивающимся, но никак не удивлённым. Ну, что из моих ужасных деяний сумело вас так поразить?
Его взгляд падает на листок в руках Дикона — а Ричард смотрит на него, и успевает заметить, что на какую-то долю мгновения выражение лица Алвы изменилось, растеряв свою насмешливость. Или ему только показалось?
Тон, которым Алва произносит следующую фразу, возвращает его в реальность со знакомым ему язвительным эром:
— И что же, юноша, теперь вы собираетесь спросить меня, правда ли это, ожидая в ответ трагичную историю в стиле Дидериха?
— Это не может быть правдой! — конечно, ему показалось. И он не будет спрашивать! Хотя минуту назад так хотелось...
— Ну, разумеется, не может. Это всего лишь выдумка и подделка. Не стоит забивать ей голову истинного Человека Чести. Это будет вам уроком, что не следует читать чужих писем — они потому и не ваши, что вам не предназначаются.
— А кому тогда они предназначаются? — бросает Ричард. Если эти письма написаны от имени его отца, он имеет право знать!
— А это, юноша, не ваше дело, — резко обрывает его Алва. Даже слишком резко, таким видеть эра Дикону доводилось нечасто.
И потому ясно, что сейчас Алва продолжать разговор не намерен, и стоит убраться подобру поздорову.
Ричард молча проходит мимо Первого Маршала, собираясь уйти. На полпути к двери его окликает холодный голос:
— Соблаговолите вернуть мне моё письмо.
И Дик понимает, что всё ещё держит в руках последний листок. Он ещё раз рассеяно глядит на пожелтевшую бумагу.
И у меня есть последняя просьба.
Ты помнишь о моих детях. И, наверняка, постараешься их спасти. Не делай этого, прошу тебя! Им не помочь — они будут воспитаны среди грязи, подлости и лжи. Их обманут, им зашорят глаза, из них постараются вырастить мстителей...
И ведь он готов поклясться, что знает этот почерк.
— Но это письмо моего отца, — растерянно вырывается у него.
И он снова вздрагивает от злой усмешки на лице Рокэ Алвы. Сейчас, стоя у стола и глядя на него холодными синими глазами, он, пожалуй, действительно являет собой воплощение зла.
— Герцог Окделл, потрудитесь быть последовательным. Если это письмо было бы действительно написано вашим отцом, Эгмонтом Окделлом, то это означало бы, что и написанное в нём является правдой. Так как признать этого вы не можете, вам остаётся пребывать в уверенности, что это наглая подделка, произведённая по моему указанию. И она, разумеется, была сделана с определённой целью, а потому прошу её мне вернуть.
Как он так может?
— Я не позволю вам использовать имя моего отца для ваших грязных целей! Я... я уничтожу это письмо!
— Что ж, тогда вперёд, действуйте. Мне ничего не будет стоить изготовить новое. Давайте же!
Ричард сжимает листок пальцами, намереваясь разорвать его на кусочки — и уничтожить хотя бы это, одно, порочащее его отца письмо — но в последний миг замирает. И понимает, что не может этого сделать. Не может сам разорвать письмо, которое так предательски похоже на то, что могло быть написано его отцом. Не может! Взгляд падает на камин — и этот вариант тоже оказывается отброшен.
Несколько мгновений он стоит посреди комнаты, борясь с противоречивыми чувствами, не в силах решить, что же делать — а потом резко подходит обратно к столу, со злостью бросает на него письмо и так же резко выходит из комнаты.
Как бы чудовищно это не звучало… Рокэ, если ты уверишься в том, что они действительно безнадежны - пройди мимо. Спасай себя, Ворон! Прошу, ради памяти обо мне, ради всего святого, ради нашей искалеченной дружбы - спасай себя!
@темы: творчество, Отблески Этерны, fanfiction
За первый вариант кволику очень стыдно...